По восковому лицу Стефана я понимаю, что он не собирался меня добивать. Скорее всего, ляпнул не подумав, а сдачу получил намного сильнее, но дело сделано. Я не привыкла сожалеть о содеянном. Если прочь — то прочь.

Мельком оглядев напоследок его необычайно красивое лицо и чувствуя, как в груди что-то болезненно сжимается от разочарования, я разворачиваюсь и иду к выходу.

— Ты не можешь запретить мне с тобой говорить! — кричит он вслед.

— Поверь, могу, — тяну я от порога. — Мне самой дважды грозили судебным запретом на приближение, забыл?

С этими словами я дергаю входную дверь и, смерив Стефана уничтожающим взглядом, вылетаю вон. Чтобы почти врезаться в Нортона Фейрстаха. Если, конечно, у этих двоих где-то не припрятан третий близнец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Еще один… такой же, — выплевываю я и, оглушительно стуча каблуками, направляюсь к воротам.

— Шерри! Шерил! — слышу я оклик Стефана. — Да блядь!

— Это еще что за стерва? — тот же голос, но интонации другие, спокойные. Норт, видимо.

Разумеется, я не оглядываюсь. Стерва или нет, по моим щекам струятся слезы.

Стефан

К числу моих несомненных талантов относится умение уничтожать даже то, что уничтожению, по логике вещей, не поддается. Небьющиеся чашки. Близость между близнецами. Полоумного маньяка. Своего отца. И Шерил Абрамс.

У Звездочки есть два больных места: Джеймс и Майлз. И если удары по последнему она переносит стойко, то брат — абсолютно неприкосновенное. Она не только не выносит, когда о нем говорят плохо, она не позволяет к его тайне даже приблизиться. Я был из числа посвященных. Двоих посвященных, ибо даже ее лучшие подруги, как я понял, не в курсе. Знал Майлз. Знал я. И я этим воспользовался. Иногда я что-нибудь натворю, а потом годами думаю, где в этот момент находился мой мозг. Мне правда кажется, что эта штука неведомым образом порой сбегает из моего тела, предоставляя ему возможность нажить неприятностей собственными силами.

Решено, как только в следующий раз со мной случится какая-нибудь пакость, я забью досками двери и окна, зальюсь вискарем по самые уши и не буду просыхать, пока не отпустит. Чтобы не сделать еще хуже.

Взгляд падает на жакет, который Шерри забыла, спеша вылететь из моего дома разъяренным ангелом мщения. Первое желание — вышвырнуть тряпку из дома прямо на газон, и пусть беспощадное калифорнийское солнце спалит его к хренам, но, раздраженно смяв вещицу в руках, я бросаю ее обратно. Я еще не настолько спятил, чтобы отыгрываться на девчачьих шмотках.

— Стеф, — осторожно начинает Тиффани. — Ты как?

— Нормально.

Норт в это время распахивает мой холодильник в поисках еды, как будто не знает, что у меня ее не бывает. И старательно делает вид, что совсем не прислушивается к разговору.

— Кто эта девушка?

— Вроде как наша университетская королева, — сухо сообщаю я. — Шерил Абрамс, дочка ректора, глава Дельты и все в этом духе. Местная Мэри Кравиц, короче.

— Меня скорее интересует, почему эта Шерил явилась к тебе домой, чтобы наорать. Обычно это делают на месте.

Этот разговор начинает бесить еще сильнее. Иррационально хочется схватиться за телефон и написать Звездочке, хоть умом я и понимаю, что она этот унизительный жест не оценит.

— А тебе-то что, Шалтай?

— Просто хочу понять, нужно ли озвучивать, что ты вляпался по уши.

Подавив порыв выгнать всех незваных родственничков вон, я зажимаю пальцами переносицу. Дыши, Стеф, одну ты уже, считай, выгнал. И быстренько об этом пожалел.

Я раньше всегда думал, что весь отстой в моей жизни из-за отца и Баса. Разобрался с ними, уехал на другой конец США, но так ничего и не поправил. Несмотря на то, что у меня легко складываются отношения с другими студентами, а в особенности со студентками, чувство неустойчивости никуда не исчезло. И изматывающее одиночество никуда не девается. Это как раз можно объяснить, но не совсем.

Впервые я все испортил в день, когда Бас в третий раз избил меня. Нам с Нортом было по тринадцать. Отец уже сумел навязать нам это вечное противостояние, из которого брат всегда выходил победителем. Но окончательно разобщило нас не это. Когда я вышел из той комнаты, стирая кровь с лица, и увидел под дверями Норта, который не вошел внутрь, не вмешался, не попытался мне помочь хоть чем-то… я сказал ему, что лучше не иметь никакого брата, чем иметь такого, как он. И он просто развернулся и ушел. Мне кажется, тогда во мне что-то сломалось, и с тех пор каждый раз, когда в моей жизни возникает новое дерьмо, я ударяю в ответ по людям, которые оказываются в опасной близости. Норту, Тиффани, теперь уже и Шерри. От этого становится еще хуже, и этот водоворот не останавливается, пока я не достигаю полного дна. Или пока кто-то не вытаскивает меня за шкирку раньше. Впрочем, единственным человеком, который пока озадачивался этим вопросом, была Тиффани. И делала она это не ради меня — ради Норта.

Блядь.

— Какие улики исключили из дела отца? — спрашиваю я глухо.

— Следовало самому приехать и услышать все собственными ушами, — хладнокровно отвечает брат.

Я не сказал ему, что уже приехал в аэропорт, дабы полететь в Бостон по честно купленным билетам. Но затем сидел и слушал, как полный придурок, как меня вызывают на рейс. Я просто не смог сесть в самолет и вернуться в собственный кошмар, встретиться лицом к лицу с отцом, вспомнить, что сделал с Басом.

Мы в самом деле убили человека. Человека, который мучил меня годами. Человека, которого я ненавидел всеми фибрами души. Я сделал это не ради себя: Бас пытался убить Тиффани. Я не мог допустить, чтобы она погибла. В суде доказали, что это была оборона, что отлично подтверждает шрам на горле Норта. Но это не значит, что наш поступок не оставил на всех нас свой отпечаток. И пока у Норта для исцеления есть Тиффани, у меня — никого. Я не нашел иного выхода, кроме как уехать как можно дальше и начать с нуля.

— Прекратите, — рявкает Тиффани. — Стеф! Я задала тебе вопрос.

— Нет, не задавала, — честно и тщетно пытаюсь я припомнить.

— Что?.. Стеф, почему у тебя есть обезжиренное молоко, но нет нормальной еды? — досадливо захлопывает холодильник брат.

— Потому что на дверце холодильника висит номер доставки, придурок.

— Алло, я что, одна хочу поговорить о том, что по дому Стефана бегает с воплями одетая девчонка? — вскакивает на ноги Тиффани.

— Она одетая, чего еще тебе надо для доказательства того, что наш Весельчак к ней неровно дышит?

Норт берется за телефон и набирает номер доставки, о котором я ему только что сказал.

— Я сейчас вас обоих отсюда выставлю, — рычу я.

— Добрый день. Я понятия не имею, что у вас в меню. Перечисляйте, все, что есть.

Помнится, я недавно жаловался на одиночество? Так вот, верните, пожалуйста. Норт и Тифф приехали всего полтора часа назад, а они мне уже до смерти надоели.

Еды брат набирает на небольшую армию. Памятуя о том, что летели они внутренними авиалиниями и довольствовались в полете одними орешками, я лишь хмыкаю. Так им и надо.

— Сможешь сгонять и привезти быстрее курьера? — спрашивает Норт у Тифф, и та мрачно кивает.

Я дергаюсь. Мы все понимаем, что брат просто пытается избавиться от нее на время грядущего разговора. И если бы дело было не в Шер, я бы даже, пожалуй, обрадовался.

Я никогда не пытался бросить курить. И, глядя на брата, радуюсь этому обстоятельству. Потому что стоило мне увидеть, как легко и быстро он сорвался с пары сигарет во время прошлогодней нервотрепки, как накатывает ощущение тщетности бытия. Он столько лет держался — и все просрал, стоило Тиффани попасть в переделку.

— Неплохо устроился, — соглашается Норт, стряхивая пепел.

Даже не пытаясь вытереться, этот свин плюхнулся в соседний со мной шезлонг и тут же потянулся к пачке.

— Считаешь? Не могу привыкнуть к дому. В темноте каждый раз теряюсь — думаю, что до сих пор в Бостоне, — откликаюсь я лениво.